О тамошней партизанской войне знали даже в народе, и в ходу было слово «кирилловцы»: так преобразовались «гвериласы» (партизаны).
В воспоминаниях Панаева есть прелестный эпизод. Загоскин написал бледный роман «Тоска по родине» с испанским сюжетом. Когда во время чтения С. Аксаков едко спросил, как же он описывает страну, в которой никогда не был, Загоскин серьезно ответил: «А на что у меня, мой милый, табакерки-то с испанскими видами?» На испанскую тему хорошо было шутить, варьируя звонкие имена: «Девять лет дон Педро Гомец, / по прозванью Лев Кастильи, / осаждает замок Памбу, / молоком одним питаясь». Или произнести по-андалусски из своих осенних зябких мест, как выдохнуть: «А далеко, на севере, — в Париже…»
Как водится в истории русской культуры, Испания в первую очередь была метафорой России. Такова у нас судьба любой заграницы. Когда появляются «Жалобы турка», о турках не появляется и мысли. Жанр путешествия развивался как роман испытания, как аллегория, и русские путевые заметки — от Карамзина до Аксенова — эмоцию явно предпочитают информации. Русский путешественник видит то, что он хочет видеть, а перед его умственным взором всегда одна страна — родина. Ему чужд космополитический рационализм Монтеня: «Я не нахожу мой родной воздух самым живительным на всем свете».
Полтора века назад было популярно стихотворение поэта И. Колошина:


За Пиренейскими горами


Лежит такая же страна;


Богата дивными дарами,


Но без порядка и она.


Здесь также куча грязных станций


И недостаток лошадей,


Такое ж множество инстанций


И подкупаемых судей…


Гитара — та же балалайка,


Цыганка — равно как у нас;


Чиновников такая ж шайка;


Ответ «ahora» — наш «сейчас».


Порядком изучив испанцев,


Я к заключенью прихожу,


Что кроме свежих померанцев


Все то же дома нахожу.
Любопытно, что и в такой замкнутости на себе испанцы похожи на нас.