Прежде чем я успел вскинуть винтовку, он звучно фыркнул, круто повернулся и исчез во мраке.
Оглянувшись, я с изумлением обнаружил, что нахожусь в одиночестве. Оказалось, носильщики в мгновение ока взлетели на единственное дерево, росшее посреди лагеря, и теперь качались на ветках, как спелые сливы. Вдоволь повосхищавшись богатым урожаем, я велел всем плодам падать на землю, а сам сел у костра с винтовкой в руках. Просидев два часа, я не заметил ничего подозрительного. Бобзи тоже успокоилась, и поскольку до рассвета оставалось не больше часа, я рассудил, что новых тревог, скорее всего, не последует, подбросил в костер несколько сучьев, залез под сетку и уснул.
Но выспаться в эту ночь не удалось. Через полчаса я снова проснулся от сильного толчка, сбросившего меня на землю. Вокруг творилось что-то невообразимое. Опять лай, крики, мелькание теней – и все это в сером утреннем полумраке, на фоне пляшущих языков костра. Больше мы уже не ложились.
Восстановить картину происшедшего удалось лишь с рассветом. Следы показали, что к краю поляны подкралась львица. Убедившись, что кругом тихо, она прыгнула на немня, но в тот же миг была замечена и атакована храброй маленькой Бобзи. Видимо, это и спасло мою жизнь: чуть отклонившись в сторону, львица не успела вонзить в меня зубы, а лишь задела лапой, сорвав сетку и одеяло. Испуганная поднявшейся суматохой, она не решилась повторить нападение и удрала.
Продолжать охоту в таких условиях было невозможно. Я не мог днем разыскивать слонов, а по ночам караулить лагерь. Хуже всего было то, что львы действовали бесшумно, не подавая голоса – это означало, что они голодны. Раскатистый львиный рык, хотя и наводит ужас на все живое, свидетельствует прежде всего о сытости и благодушном настроении зверя – в той мере, а какой это возможно для льва. А глубокая тишина – всегда признак целенаправленной охоты, и дичью в данном случае являлись мы.
С той памятной ночи все носильщики преклонялись перед Бобзи, спасшей жизнь по крайней мере двоим – мне и Калулу.