Руки в перчатках плохо слушались меня. Я сделал рисунок — плохонький рисунок, а потом сказал:
— Плохо рисовал, невнимательно. Завтра вернусь сюда, чтобы зарисовать заново.

Монумент напротив «Дома»
отметить, что на следующий день я и в самом деле вернулся на это место и сделал новый рисунок; в ходе рисования я заметил, что вчера из-за усталости я упустил множество деталей этого необычного монумента, отчего мне стало не по себе, поскольку я понял, что качество рисунков зависит от моего состояния в этом высокогорном мире, где так не хватает кислорода. Я хорошо разглядел, что эта монументальная конструкция состоит из пяти пирамид, как бы соединенных вместе с помощью стены, которая показалась мне тонкой и плоской. А также я хорошо осознал, что я ничего не понимаю в этих монументах, а самое главное не могу ответить на вопрос — какой целью они были созданы?».
А тогда (вчера!), когда я упрямо рисовал, отмораживая заднее место на омерзительно холодном камне, я обратил внимание на то, что на пирамидальной конструкции, обозначенной цифрой «42», есть то ли П-образный рисунок, то ли… еще одна «дверь» в подземелье — уж очень было похоже на каменную крышку, которую можно отогнуть.
— Равиль! А камень может гнуться? — спросил я, заранее зная, что получу отрицательный ответ.
— Я знаю, что он может колоться, — ответил он.
— А вон тот рисунок в виде буквы «П» на покатой стене монумента видишь?
— Да, вижу.
— Что это?
— Не знаю.
— Не еще одна «дверь» в подземелье?
— Кто его знает? — Равиль устало опустил голову. — На крышку очень похоже, но… крышку ведь не откинуть, камень ведь не гнется. Но кто знает, может быть, люди подземелий научились гнуть камень?! Ты ведь, шеф, сам рассказывал по результатам первой экспедиции, что камень для них — не преграда.
Я поднялся с камня и засунул полевую тетрадь в сумку. Мы Угрюмо побрели в лагерь. Смеркалось.
А по пути я думал о Шамбале. Мне казалось, что там, в этом подземном мире, нет ужасно холодного ветра, и что там люди могут парить, а не тяжело передвигать непослушные ноги.