Я очень сильно удивился этому, а потом понял, что я никогда не опускался до того, чтобы мстить. — Смотри-ка, как важно не мстить, — прозвучала мысль.
Но наиболее сладостные чувства появились тогда, когда замелькали картинки о моих трех гималайских экспедициях. Все эти сценки с йогами, сомати-пещерами, «живой и мертвой» водой и многие другие, показались мне беспредельно светлыми и чистыми, что меня начинало аж трясти от радости. Промелькнула мысль, что в этот период жизни я, наконец-то, осознал простое на первый взгляд понятие — Чистая Душа.
А потом я снова начал видеть себя в «научных муках». Но эта наука была уже другой, она была какой-то… ну, может быть… чистой и светлой, потому что я, включая в анализ сугубо научные данные, перестал бояться использовать эзотерические сведения и весьма экзотические результаты гималайских экспедиций. Но самое главное состояло в том, что я каким-то неведомым образом понял, что мои чувства начали инспектировать мои мысли без стыдливой боязни применять в этом процессе расплывчатое понятие — Чистая Душа.
Именно тогда у меня появилось какое-то глубинное осознание того, что детство есть период попытки жить на Земле по принципам Того Света, молодость есть период ошибок и адаптации к земным условиям жизни, а зрелый возраст — реализация самого себя при жизни на Земле.
Чувства, прыгающие от сладостных ощущений до глухого ропота в душе, тем не менее, как бы подсказывали мне, что угрызения Совести, оставшиеся в прошлом, могут возвращаться, или усиливаясь глухим ропотом негодования, или напрочь стираясь сладостным чувством.
— Это и есть покаяние, — подумал я, — когда добрым деянием или доброй мыслью можно смыть старое клеймо на совести.
Картинки, связанные с гималайскими экспедициями, мелькали особенно часто, порой подробно показывая, на первый взгляд, малозначащие моменты. Например, то, как я, растянувшись, упал на землю, ударившись о камень. Но что-то подсказывало мне, что именно в этот момент мой мозг «разродился» новым для меня осознанием действительности, после чего я видел картинки, посвященные этому повороту мыслей, когда я то стоял, взирая вокруг, то сидел, уставившись в пол, то что-то быстро записывал в полевую тетрадь.