Паломники считают, что если человек совершит парикраму 108 раз, то душа его очистится настолько, что он перейдет в ранг святых.
— А не жалко так жизнями-то кидаться? Один круг — одна жизнь, еще круг — еще одна жизнь… ? — бархатным голосом спросил Селиверстов.
— В религиозной и эзотерической литературе нет сведений о том, чтобы Бог устанавливал лимит реинкарнаций, — ответил порозовевший Рафаэль Юсупов.
— Плохо только то, — разулыбался Селиверстов, — что каждый круг приходится в одном и том же теле мотаться. Вот если бы тела менялись, как перчатки!
— Тебе грех жаловаться, Сергей Анатольевич, — завистливо кинул Рафаэль Юсупов, — не каждому Бог дает такое тело, которое может за раз 100 пельменей употребить.
— Да при чем тут пельмени… Кто первым пойдет-то… в новую жизнь?
Мы двинулись вперед. Боковым зрением я заметил, что идущий сзади Рафаэль Юсупов искоса взглянул на злополучный камень.
А из моей головы не выходила Долина Смерти. Я понимал, что туда ходят редкие из паломников, совершающих парикраму… там требования другие.
Тяжело переступая меж камней, мы уходили из района Долины Смерти. Привычно болел желудок. Я еще не знал, буду ли я жить…
Вечерело. Мы, пройдя еще несколько километров, спустились к реке. Там нас поджидали яки.
Я попросил разрешения у ребят не участвовать в процедуре разбивки лагеря, отошел в сторонку, лег спиной на землю и стал смотреть в небо. Мысль о том, что с болью выходит негативная энергия, успокаивала меня.
— Как хорошо, что мы все в одинаковых формах, — где-то сбоку раздался выдох Рафаэля Юсупова.
— Почему? — послышался голос Селиверстова.
— Да потому, что никто не намекает, что я в черной рубашке смотрюсь как черная дыра.
— А в белой маске… как смерть, — добавил Селиверстов.
А надо мной плыли облака — тибетские облака. Они, эти облака, в заходящих лучах солнца переливались всеми цветами радуги. Они казались живыми существами, ласковыми и величавыми существами.
— О, как многообразна жизнь! — думал я.