Я с неприязнью посмотрел на раздутый нагрудный карман его шикарного полосатого пиджака и с удовольствием сказал, что я берусь оперировать его детей, но буду оперировать… бесплатно. Я вспомнил, что то же самое я уже говорил одному нефтяному боссу.
Как и в случае с нефтяным боссом, это предложение произвело эффект разорвавшейся бомбы. Жутко богатый человек стал причитать, что любой труд, пусть даже попытка, должен быть оплачен и он готов это сделать. А я уперся рогом и настаивал на том, что буду оперировать его детей бесплатно. Я вспомнил девочку из Вологды с косичками и красным бантом и с таким же заболеванием, вспомнил её слепые глаза, вспомнил её деревенских родителей с мозолистыми руками и их взгляд на меня, полный надежды, вспомнил свои ночные бдения по разработке нового метода лечения пигментного ретинита в окружении далеко не высокооплачиваемых коллег — ученых и понял, что мы придумали этот метод для неё и ради неё — этой простой деревенской девчонки с красным бантом, которая, скорее всего, никогда не пробовала кокосовый орех, а основной её едой была жареная картошка из своего огорода с запахом земли, русской земли.
Я пристукнул кулаком по столу, тяжело посмотрел на жутко богатого человека и тихим голосом повторил, что буду оперировать его детей бесплатно. Жутко богатый человек растерялся и вспотел. Он понял, что не всегда деньги властвуют над миром. Его шикарный пиджак как-то завис на одном плече, носки его подобранных под цвет пиджака туфель задергались и сблизились, выказывая позу человека-слабака, а правая рука достала из кармана вишневый носовой платок долларов этак за двести и промокнула им лоб.
Мне стало жалко жутко богатого человека — человека без Родины. Я даже стал бояться того, что он увезет своих детей и лишит их надежды попытать счастья увидеть белый свет. Он, жутко богатый человек, уже лишил их одного счастья — Родины, а теперь уже почти лишил и другого — Божьего света.
Я опять вспомнил девочку с красным бантом из Вологды. Мне страшно захотелось жареной картошки.