Рисованный мир есть мир трусливых людей, тех людей, которые боятся жизни. Символ Зайца стоило бы применить к этому миру.
Они, эти «убегающие от жизни зайцы», живут в мире глухого ропота чувств, бунтующих против падения Человека до уровня Зайца, и даже как-то привыкают к этому ропоту, как люди, живущие на железнодорожной станции, привыкают к грохоту поездов. Но что-то точит, точит и точит их изнутри. И, в конце концов, не выдержав вечного и омерзительного скрежета в душе, паломник, взяв, согласно ритуалам, котомку и посох в руки, отправляется в путь и идет туда, куда велят идти ритуалы. Он идет, идет и идет, почти не кушая и стесняясь оправиться даже перед камнем или деревом, и, наконец, находит, согласно ритуалам, Долину Смерти и… смело… со звуком «м-м-х» входит туда, где вдруг понимает, что вообще-то он зря пришел сюда, поскольку в картинках его жизни, мелькающих перед глазами, отсутствует его благочестивость и ритуальность, а возникают толпы людей, на фоне которых вырастает символичный образ Зайца. И тут паломник замечает, что руки его подёргиваются, что морщины на них углубляются, и он с ужасом видит, что тело его, истлев, с грохотом падает на землю, а он взлетает над останками, наконец-то поняв, что если в душе появляется страшный сигнал — глухой ропот, то надо искать причины его в себе самом, а не задалбливать этот глухой ропот завыванием выученных молитв и, что освобождением от этого глухого ропота чувств является действие, пусть ошибочное, но действие во имя не самого себя с признаками заячьей породы, а во имя людей с их непредсказуемыми поворотами и активностью, потому что Бог определил главную ценность человека как любовь (действенную любовь!) к человечеству вообще… а не к Зайцам вообще, хотя… и не все паломники такие.
— Ох и трудную жизнь определил Бог человеку! — подумал я! — и… почему-то он, Бог, во главу угла поставил этот самый тихий шёпот в тебе самом, ослушаться которого нельзя. А также он, Бог, определил напряженнейший ритм жизни, когда, извините, нельзя упускать время… Ведь и он сам, Бог, не упускает время, а все творит, творит и творит.